Независимо от нашей воли память перетряхивает содержимое своей кладовой
…Заглянем-ка в кладовые памяти (как говорят коллеги), посмотрим, все ли там в порядке, да постараемся понять, как “складируется” в ней всяко разное? Наверняка узнаем немало интересного и полезного. А экспертом-“экскурсоводом” по ее тайникам попросим быть руководителя отдела Института нормальной физиологии РАМН члена-корреспондента РАМН Константина Анохина.
- Начнем с простого примера. Попытайтесь вспомнить какие-нибудь недавние события - скажем, вы были в гостях, с кем-то встречались. Затем обратитесь к прошлому - далекому детству. А теперь закройте глаза и представьте оба эпизода. Высока вероятность, что в первом вы не найдете себя на “картинке”: как будто сами ведете съемку видеокамерой. В то время как в воспоминаниях детства, возможно, увидите себя ребенком, как бы со стороны. Такие эксперименты проводил еще молодой Фрейд. Они убедили его: память о прошлом не есть нечто неизменное, это не запись, которая как бы “вылеживается” на полке в библиотеке опыта, откуда ее извлекают по мере надобности. Он писал своему близкому другу Флиссу: “Я работаю над допущением, что материал следов памяти время от времени подвергается ретранскрипции - перестройке в соответствии со свежими обстоятельствами”.
Однако среди нейрофизиологов ХХ века возобладала иная, более механистическая теория. Согласно ей, происходит как бы “вытравливание” перманентного следа того или иного события на плате из миллиардов элементов, которую представляет собой наш мозг. Немецкий ученый Ричард Семон придумал даже специальный термин для обозначения такого следа - энграмма. В 2000 году за расшифровку механизмов формирования таких следов - устойчивого усиления связей между нервными клетками - была присуждена Нобелевская премия. Однако что-то постоянно не давалось пониманию ученых.
Рассмотрим еще один пример. На следующий день после катастрофы “Челленджера” по просьбе американского психолога Ульриха Найссера его студенты написали, где и при каких обстоятельствах они услышали о трагедии. До этого всегда считалось: значительные, яркие события запоминаются с фотографической точностью, как бы впечатываются в память. Причем не только сами факты, но и обстоятельства, при которых человек узнавал о них. И храниться они могут десятилетиями. Такой феномен известен под названием “фотовспышечная память”. Казалось бы, он убедительно подтверждает теорию перманентных следов памяти. Но на деле все оказалось иначе.
Когда через два с половиной года ученый снова попросил студентов написать свои воспоминания о “Челленджере”, многие записи отличались кардинально. Причем у студентов и тени сомнения не возникало, что все было именно так, как они писали теперь. Чтобы убедить их в обратном, Найссеру даже пришлось показывать им старые записи. Этот опыт свидетельствует, что память не откладывается раз и навсегда, не хранится в мозге, как в кладовой. Она постоянно реконструируется, при этом часто изменяясь и достраиваясь. Например, датский психолог Стин Ларссен, проводивший такие опыты на самом себе, был уверен, что услышал о покушении на шведского премьер-министра Улафа Пальме дома, во время завтрака с женой. Каково же было его изумление, когда, сверившись с записями, он обнаружил, что в это время его жена отсутствовала. Почему же жена оказалась “вставленной” в воспоминание? Потому что мозг независимо от нашей воли, не ставя даже нас в известность, продолжает работать и сам возвращается к событиям давно минувших дней - анализирует их, перекладывая и перетряхивая. Это происходит даже во время сна. (Не этим ли вызваны сны, возвращающие нас, скажем, в далекое детство?)
Среди исследователей мозга зреет пронимание, что такие факты требуют иной, более динамической теории механизмов памяти. Возможно, такой, над которой работал Фрейд. А ставки в этих поисках очень высоки. Ведь уяснив, как мозг записывает, хранит и извлекает новую информацию, мы получим доступ ко многим его сокровенным тайнам. Не случайно некоторые ученые сравнивают перспективу раскрытия нервных механизмов памяти с расшифровкой Розетского камня, когда знание греческого алфавита дало ключ к прочтению другого загадочного иероглифического письма.
- Когда мозг трудится над нашей памятью, раскладывает события по полочкам, играет ли роль, кто мы: скажем, работники умственного или физического труда, образованы или нет?
- Есть люди, обладающие поистине феноменальной памятью. И этот дар никак не связан ни с образованием, ни с профессией. То есть мы все от природы разные. Однако известно: у человека, обогащенного опытом и знаниями, эти процессы происходят более активно, чем у других.
- Можно ли извлечь какие-либо практические результаты из исследований ученых?
- Да. Мы пришли к выводу: если на память, давно хранящуюся в мозге, при определенных условиях подействовать химическими препаратами, - это усилит воспоминания или, наоборот, разрушит их. Открытый нами феномен иллюстрируют следующие опыты. Мы научили мышей определенным образом реагировать на некий условный сигнал. Проходит несколько недель. По классическим представлениям, память уже закрепилась, “нашла свое место на полке” - и воздействовать на нее никак нельзя. Даже если мы введем в мозг мышей препарат, нарушающий формирование памяти, то это никак не скажется на поведении животных. Это всем известно, это догма. Теперь начинается самое интересное. Перед тем, как ввести препарат, мы напоминаем мышам о давно прошедшем событии. Только напоминаем. Для этого достаточно поместить их в ту же клетку, в которой проходило обучение, или повторить тот же условный сигнал. В общем, извлечь старую память. И мыши, получающие препарат на фоне такого напоминания, теряют эту старую, казалось бы, давно закрепившуюся память.
- Почему? Ведь вы лишь напомнили о старом задании?
- Какие процессы протекают при этом в мозге, мы сейчас изучаем. Но подсказку дают знаменитые исследования Фредерика Бартлетта, работавшего в Кембридже в начале прошлого века. Он давал студентам читать фрагмент индейской легенды о войне двух племен, показывал картинки с изображением разных объектов, например, древнего египетского символа, напоминающего профиль совы. А через определенное время просил студентов снова и снова пересказывать историю племени и воспроизводить египетский символ. Результаты были неожиданными. Не случайно оба задания касались неизвестных студентам фактов из далекого прошлого. Постепенно, раз от раза они заменяли непривычные образы на хорошо им знакомые. Так, скажем, пирога превращалась в обычную лодку, сова - в домашнюю кошку, к тому же сидящую спиной к рисовальщикам. Удивительно: в обоих случаях студенты были абсолютно уверены, что точно воспроизводят услышанное и увиденное. Эти классические опыты говорят о том, что при каждом очередном извлечении наша память трансформируется, “дозревает”, может обрастать новыми деталями. Поэтому каждое такое вспоминание - одновременно и новое запоминание. Похоже, при этом в мозге вновь активируются молекулярные процессы, работавшие при первоначальном запоминании. Нарушив их у наших мышей благодаря фармакологическим препаратам, мы не даем их старой памяти “улечься” обратно.
- Звучит несколько неожиданно.
- Да. Эти результаты мы получили еще восемь лет назад, но тогда Министерство науки, финансировавшее эти работы, учитывая их важность и, я бы сказал, двойственный характер, просило нас широко не объявлять о них. Однако чуть позже практически тот же результат получили еще две группы исследователей - французская и американская. А впервые о работах друг друга мы узнали на Европейской конференции по механизмам памяти, где все мы выступали с докладами. Если бы каждая группа докладывала отдельно, возможно, нам бы сразу и не поверили. Но когда данные экспериментов были повторены трижды, это произвело потрясающий эффект. Сам видел, как один известный американский ученый бросился звонить в свою лабораторию, чтобы перестроить программу экспериментальных исследований.
Сегодня этой проблемой занимаются уже во многих лабораториях мира и получают крайне интересные данные. Например, недавно было обнаружено, что с помощью таких же методов можно стирать у животных воспоминания об употреблении наркотиков. Эти исследования имеют очень важное практическое значение. Ведь извлекая из памяти воспоминания прошлого и действуя на них психофармакологическими препаратами, мы можем избирательно либо усиливать их, либо устранять.
- Фактически речь идет о возможности воздействий на человека?
- Да, потому Министерство науки и просило нас не публиковать эти результаты. Будь созданы подобные методы и препараты, они смогли бы действовать и на саму личность человека. Все зависит от того, в чьих руках такие средства окажутся. Ученые, безусловно, это понимают, хотя и продолжают исследования, в том числе прикладные, учитывая их чрезвычайную важность, поскольку они могут дать толчок для создания новых методов лечения острых посттравматических синдромов. От них страдают люди, побывавшие на войне, оказавшиеся в критических ситуациях, скажем, в качестве заложников, пережившие катастрофы. Когда память о пережитом терзает человека, не дает ему жить. Кроме того, во всем мире ученые с переменным успехом разрабатывают вещества, улучшающие как запоминание “свежей” информации, так, в последние годы, и использование старой накопленной памяти. Правда, появятся такие лекарства, думаю, лет через 10-15.
- Помогут ли они при лечении тяжелых недугов, например, болезни Альцгеймера?
- Да, поскольку способны улучшить память. Но не смогут лечить само заболевание: ведь болезнь Альцгеймера связана с гибелью клеток мозга. Однако мы знаем: воспоминания спрятаны, разбросаны в мозге по разным нервным клеткам, как говорится, уголкам памяти. При болезни Альцгеймера часть клеток погибает, связи между оставшимися теряются. Тем не менее, возможно, не вся память окончательно потеряна. Может быть, со временем нам удастся научиться достраивать эти цепочки, заново связывая их.
- Словом, надежда на излечение есть?
- Безусловно.
